счастлив(а)К слову сказать, очень хорошие люди там работают, отзывчивые. Пишу это так не от того, что всячески хочу им потрафить в качестве благодарности за принятие к печати моего рассказа. Нет, просто они на самом деле ведут себя, как порядочные и отзывчивые люди: на моей памяти «Автограф» – это второе издание на постсоветском пространстве, редакция которого, получив моё письмо, сочла необходимым ответить на него. Во всех остальных случаях – да, я настойчивый, почему и успел за полтора года постучать не в одну (это даже очень мягко сказано) дверь, – сотрудники журналов считали, очевидно, недостойным тратить своё драгоценное время на ответ мне, недостойному.
Между прочим, занятный парадокс вырисовывается: как только наш с вами соотечественник (не важно – гражданин Украины, России или Белоруссии) уезжает за бугор и попадает в жестокий мир чистогана и крысиных бегов за наживой, он внезапно очеловечивается – например, все без исключения журналы русской эмиграции, в которые я обращался (вы не поверите, но, кроме российских изданий, я успел даже пройтись «граблями» по Израилю, Германии и Штатам; вроде бы, везде заглянул, но такое чувство, что кого-то я пропустил), не сочли за труд прислать мне ответное письмо. Письмо с отказом, что, конечно же, печально, но ведь ответили, пускай и так, а могли просто отмахнуться, как от назойливой мухи: местные журналы – увы и ах! – предпочитают именно так и поступать…
Возвращаясь к тому, с чего я начал: рассказ опубликован, никаких особых обязательств перед журналом «Автограф» у меня нет, посему милости прошу – читайте и критикуйте, ибо, как я не устаю повторять, всё, что ни пишется в этом ЖЖ, пишется для людей.
Первая публикация: Бойченко Г. «И был вечер, и было утро: день шестой…» // Автограф. – 2019. - № 5 – 6 (103 – 104). – с. 96 – 102.
«И был вечер, и было утро: день шестой…»
И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.
Бытие, 1: 25 – 26
Комната выглядела просторной, и хотя её потолок с небольшими вкраплениями серебристых точек звёзд и жёлтым диском Луны был выкрашен чёрной, как смола, краской, помещение оказалось на удивление светлым. Посреди комнаты стоял обшарпанный, метра два в длину, металлический стол. На нём лежал человек. Тело было полностью обнажено, и лишь на бёдра ему кто-то заботливо набросил холстину. Подле стола находилась небольшая тележка на колёсиках, вся заставленная какими-то мудрёными инструментами: скальпели, ножницы, медицинская ножовка – много всякого добра, предназначение которого будет понятно разве что патологоанатому.
Над телом – точнее было бы сказать, над трупом, ибо кто ещё может в голом виде лежать на анатомическом столе? – склонился старичок и чем-то неспешно орудовал, напевая себе под нос в полголоса какую-то песенку. Старик точь-в-точь походил на лесовичка из детских сказок: невысокий и сухопарый он был одет в длинную холщовую рубаху, подпоясанную верёвкой, и холщовые же штаны, ноги заботливо укручены портянками и обуты в недавно сплетенные лапти. На голове старичка красовалась копна седых волос, а лицо было обрамлено длинной, до пояса, белоснежной бородой. Образ дополняли небольшие очки в проволочной оправе, чудом висевшие на краешке его носа.
Сделав ещё пару каких-то манипуляций над телом, лесовичок подошёл к выходу из помещения и стал читать вслух пергаментный лист, приколотый тут же к стене, перемежая чтение комментариями:
– Так, что тут у нас… Ага. Пункт первый: создать свет, отделить свет от тьмы. Сделано. Идём дальше – пункт второй: создать небо. Готово. Третье: создать сушу и растения. Выполнено. Пункт четвёртый: создать светила и звёзды и разместить их на небе. Сделано. Пятый пункт: создать рыб, пресмыкающихся и птиц. Тоже готово. Шестой пункт: создать человека. Так-с, с этим мы сегодня по-быстрому разберёмся, и на завтра у нас останется что? Ага, вот: пункт седьмой – создать гуигнгнмов [1]. Что это такое, не знаю, но звучит заманчиво… Итак, – мечтательно проговорил старик, – сегодняшний вечер и завтрашний день – и мой шедевр будет готов! А потом – спать!
С этими словами лесовичок вернулся к телу, взял с тележки пару клемм с присоединёнными к ним проводами и прицепил клеммы – одну на большой палец ноги трупа, вторую – ему на нос. После чего он отступил на пару шагов и, наклонив голову, обозрел открывавшуюся картину: старик явно любовался плодами рук своих. Наконец, удовлетворённо крякнув, он проковылял в дальний угол комнаты, где виднелся распределительный щит. Отворив со страшным скрипом его дверцу, лесовичок подумал несколько мгновений, вспоминая, не забыл ли чего, и рывком повернул рубильник. Освещение в комнате враз погасло, правда, затем восстановилось. Из рубильника повалил сноп искр. Запахло горелой пластмассой. Наконец, всё стихло.
Отгоняя от себя клубы едкого дыма, старик подошёл к телу. На первый взгляд, ничего не изменилось, разве что от его покровов поднимался пар. Но через несколько мгновений труп ожил: сперва в спазмах заходила грудная клетка, потом задрожали и открылись веки, и, наконец, труп сел на столе. Прикрыв руками глаза от яркого света, он стал рассматривать свои ладони, потом, убрав их от лица, окинул помещение удивлённым взором и остановил его на старичке-лесовичке:
– Ты кто?
– Я? – Удивлённо, будто не ожидая того, что тело окажется способным говорить, ответил старик. – Я, видишь ли, абстрактная вневременная и надпространственная сущность, так сказать, первопричина всего и его же перпетуум мобиле, который…
– Э-э-э, – непонимающе замотал головой бывший труп. – Ты сейчас с кем говоришь?
Старик грустно посмотрел на своего собеседника и, пробурчав недовольно себе под нос «И ведь с кем приходится работать! Пожалуй, надо ему хоть контур элементарных знаний загрузить!», начал терпеливо разъяснять телу:
– Хорошо, давай будем изъясняться привычными для тебя терминами. Я – Бог!
– Ты – кто? – Всё так же не понимая старика, спросило тело. – Пог?
– Да не пог, а Бог, – терпеливо растолковывал лесовик. – Бог, понимаешь? Первая буква «б», как в словах «биржа», «бартер», «бабки»…
– А, – с энтузиазмом откликнулось тело. – Ну, бог, значит бог. Так бы сразу и сказал.
– Да не «ну бог», – взорвался старик и, распростёрши в стороны руки с ладонями, обращёнными вверх, и подняв туда же лицо, пророкотал трубным голосом, – я – Бог!!!
Где-то под потолком сверкнула молния, и прогремел гром. Труп испуганно втянул голову в плечи:
– Ой, извини, Бог! Я всё понял.
– То-то, – потеплев, пробурчал старик.
– Ну, хорошо, – не унималось тело, поняв, что беда миновала. – А я-то кто тогда?
Старик сдвинул очки на самый кончик носа – дальше просто некуда – и удивлённо посмотрел поверх стёкол на собеседника:
– Ты? Ты – человек.
– А, – понимающе хмыкнуло тело, – ну, тогда всё понятно. Ты – Бог, я – человек…
Тем временем, старик неспешно поплёлся в угол комнаты, где виднелась старенькая конторка. Там он развернул на чистой странице большой пергаментный том, занимавший почти всю площадь столешницы, и, обмакнув гусиное перо в стоявшую тут же чернильницу, приготовился записать в соответствующую графу имя человека: в его работе бюрократия имела большое значение – раз поленишься, не запишешь вовремя какую мельчайшую деталь и потом за тысячу лет на разгребёшь все те проблемы, которые эта мелочь тебе создаст. Внезапно взгляд Бога скользнул по кучке сваленных на краю конторки накладных: буквально вчера поставщик передал сопроводительные документы на доставленные ему ранее стройматериалы, и лесовичок не успел их внести в свой гроссбух.
– Что?! – От вопля Бога в помещении сразу сделалось как-то мрачно, а из-под потолка донеслись очередные громовые раскаты. – Тридцать шекелей за талант земли? Мироеды! Я, значит, им тут всё создал: живи – не хочу, а они на мне же решили заработать?! Тьфу, крапивное семя!
Со стороны всё ещё сидящего на анатомическом столе тела послышалось вежливое покашливание.
– Чего тебе? – Рявкнул в его сторону старик.
– Я прошу прощения, уважаемый Бог, – начал издалека человек, – но…
– Обожди, – уже спокойнее прервал его лесовичок и, как бы извиняясь – ну, этот-то тут не причём, зачем же на нём своё раздражение срывать! – заключил. – Видишь: занят я. Вот сейчас закрою свою бухгалтерию, тогда и поговорим.
– Понял, – пропищал фальцетом человек.
Старик, уже успокоившись, повторно окунул перо в чернильницу, аккуратно, чтобы не испачкать пергамент (пять шекелей за лист!), очистил о её край кончик пера и старательно вывел в графе «Имя» – «А-д-а-м». Затем, отложив в сторону гусиное перо, он наклонил набок голову и стал, улыбаясь, рассматривать надпись: «Хорошо-то как получилось!». Внезапно в груди у лесовичка похолодело, и улыбка сползла с его губ:
– Да что же это такое! – Вскрикнул он, но уже не тем трубным гласом, а как-то плаксиво: того и гляди, расплачется старый. – Задурили мне мозги своей землёй, негодные [2]!
Наконец, успокоившись, лесовичок повернулся к человеку:
– Ну, чего тебе?
– Понимаете, глубокоуважаемый Бог, – начало тело издалека.
– Короче.
– Человек – это, безусловно, звучит гордо, но…
– Но… – угрожающе сдвинул брови старик, и тут же в помещении стало сумрачно.
– … но, – как можно деликатней закончил свой спич человек, – хотелось бы знать имя.
– Чьё? Моё? – Не понимал Бог.
– Да при чём тут вы, – нетерпеливо встрепенулось тело и осеклось на полуслове. – Хотя, пожалуй, ваше имя тоже не помешало бы знать. Бог, как я понимаю, – это ваша должность? А как величать-то вас, так сказать, по имени-отчеству?
– Зови меня, – флегматично ответил старик, – Яхве.
– Как, как? – Переспросил человек, одновременно оглядываясь по сторонам в поисках того, чем бы и на чём записать непривычное имя.
– Яхве, – устало проговорил лесовичок. – Я-х-в-е.
– Эстонец, значит? – Теперь уже очередь удивляться пришла человеку.
– Нет, я – русский, – сказал Бог и горько заплакал.
Тело деликатно помолчало, давая старику выплакаться. Но тот всё никак не мог успокоиться, поэтому человек слез со стола и, подойдя к Богу, обнял его левой рукой за плечи:
– Не плачь, приятель: в этом мире никто не совершенен… И опять же, – после секундного молчания продолжил он с деланным грузинским акцентом, подняв кверху характерным движением указательный палец, – ми, рюсские, никагда нэ здаёмса!
При этих словах Бог перестал плакать. Он медленно снял со своего плеча руку человека и посмотрел на него:
– Как? – В глазах старика горела холодная ярость. – Да что ты себе позволяешь! Где ты, а где я!! Я – Бог, а ты – моё создание, тварь дрожащая!!!
Тело отскочило от лесовичка на несколько шагов и взмолилось испуганным голосом:
– Извини, папаша, не хотел тебя…
– Как ты меня назвал? Заруби себе на носу: я – не папаша, и я – не приятель! Я – твой Бог!!! Ты – в моей власти, и стоит мне лишь сделать так, – при этих словах старик поднял правую руку и щёлкнул пальцами. Тут же где-то под потолком раздался гром горной лавины, и на человека свалилась изрядная куча снега.
– Тьфу ты, – удивлённым и враз поутихшим голосом прошамкал Бог, – всё забываю провести перенастройку тактильных функций. Чего доброго, так можно наворотить дел.
Бросив из-под мохнатых белоснежных бровей взгляд на человека, он удивлённо изрёк:
– Ты бы срамоту-то свою прикрыл, что ли. А то смотреть на тебя тошно.
– Чего? – Не поняло тело.
– Ах да! – Хлопнул себя по лбу раскрытой пятернёй старик. – Я же тебе ещё не загрузил этические и эстетические контуры: для тебя же сейчас, что добро, что зло, что красиво, что уродливо – всё едино.
Он задумчиво посмотрел на человека и пояснил:
– Не переживай: ближе к полднику ты всё поймёшь.
– А зачем так долго ждать? – Заинтригованно спросило тело.
– Так надо, – с ужимками начал, было, старик, но потом, махнув рукой, выпалил. – На первом уровне этого мира есть станция синхронизации этических и эстетических параметров…
– Чего? – Не понимал человек.
– Тьфу ты! Всё забываю, с кем приходится иметь дело! – Вырвалось у Бога. – Я говорю, у меня за пределами этой комнаты древо растёт, по универсальной классификации – древо познания добра и зла…
Глядя в ничего не понимающие глаза тела, старик махнул рукой и продолжил открытым текстом:
– На моём огороде… понимаешь – моём на огороде, – он перешёл на крик, как это обычно делают люди в разговоре с глухими, сопровождая каждое упоминание местоимения «мой» ударами кулака в свою грудь, – растёт дерево… ну, груша растёт…
Человек, наконец, начал что-то понимать и радостно закивал головой.
– … так вот, у той груши – вот такие груши, – с этими словами Бог развёл руки, показывая плод размером с голову человека, – вкусные – аж мёд!.. Да, так вот: чтобы попасть к этой самой груше, тебе надо выйти из этого помещения и пройти пятьсот сорок семь шагов строго на север, затем взять азимут сорок пять градусов и сделать ещё сто пятьдесят три шага – упрёшься в самое дерево! Только смотри, не перепутай: сперва – на север, а уже потом – азимут! Запомнил?
– Ага, – радостно затрясло головой тело.
– Так вот, забудь! – Продолжил свой топографический рассказ старик и, чуть погодя, пояснил. – Ибо нельзя!
Человек как-то сразу сдулся, взгляд его потух, и Бог, которому уже начинало нравиться это его творение, произнёс с нотками утешения в голосе:
– Ладно, проехали. Спрашивай, чего хотел. Да не тушуйся ты так: я же вижу, что у тебя на языке какой-то вопрос вертится.
– Глубокоуважаемый Бог, – начало было велеречиво плести словесные узоры тело, но увидев хмурое лицо старика, сбилось на обыденность, – я всё-таки хотел бы у вас узнать…
– Можно на ты, – прервал его лесовик.
– О, спасибо! – Изобразил поклон человек. – Для меня это честь… Так вот, мы выяснили твоё имя, но я до сих пор не знаю, как меня зовут, поэтому…
– Адам, – не дожидаясь, когда человек закончит расшаркиваться, вымолвил Бог. – Отныне и довеку твоё имя – Адам.
– Адам, – нежно прошептало имя тело. – А знаешь, мне нравится! Адам. Адам! А-д-а-м! Здравствуйте! Позвольте представиться: меня зовут Адам! Да-да, запишите: а-дэ-а-эм!
– Ну, хватит дурачиться, – прервал старик эту игру в лицах. – У меня и так дел невпроворот, а тут ещё ты. Слушай, а давай-ка я тебе сделаю напарника: всяко лучше будет – и тебе не скучно, да и мне не надо за тобой нянькой ходить.
Человек, услышав столь щедрое предложение, завопил от радости и полез, было, обниматься с Богом, но остановился, споткнувшись о строгий взгляд старика, и чопорно заметил тому:
– Да, было бы неплохо.
– Отлично. Раз уж тебе эта идея пришлась по душе, – проговорил Бог, надевая поверх рубахи заляпанный кровью брезентовый фартук, – то ложись-ка ты, друг мой, на стол: я по-быстрому у тебя одно рёбрышко-то и изыму.
Не успел старик закончить фразы, как опешивший Адам попятился назад, затем оглянулся и бросился в дальний угол, где и попытался спрятаться за конторкой.
– Право дело, – с удивлением развёл Бог руками, – это что ещё за детский сад! Адам, дружок, ну-ка выйди сюда: я же для тебя стараюсь – из рёбрышка тебе товарища сделаю.
– Нет, – дрожащим голосом прокричал человек, – я на вивисекцию не подписывался!
– Ну, почему же вивисекция? – возмутился старик. – Будет не больно, поверь мне. Это как щёлкнуть пальцами…
Он, было, поднял руку, собираясь повторить свой фокус со снежной лавиной, но вовремя спохватился.
– Не дури, Адам. Сделаем по-быстрому, и у тебя будет друг, да и я, наконец, займусь делами.
Из-за конторки раздался вздох – человек, собравшись с духом, вышел и выпалил в лицо старику:
– Договорились!
– Вот и молодчина.
– Но с тебя десять шекелей!
– Что?! – Старика едва не хватил удар. – Ты хочешь содрать с меня десять шекелей? С меня – твоего создателя? И за что? За то, что я сделаю из твоего поганого ребра друга? Тебе же?
– Да, – начал Адам сперва робким голосом, в котором, чем дальше, тем больше сквозила уверенность в своей правоте. – Но ребро-то моё!
– Ах ты, жлоб, – всё больше распалялся Бог. – У тебя и так двенадцать рёбер останется: зачем тебе ещё тринадцатое?
– Всё своё ношу с собой! – Не уступал старику человек.
– Ведь несчастливое число – тринадцать! – Пробовал надавить на тёмные закоулки человеческой души Бог.
– Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли, – в запальчивости выкрикнул Адам.
– Хм, неплохо сказано! Не забыть бы, – пробормотал старик и пошёл ва-банк.
– Ну, ладно! Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому.
Он стремительно подошёл к конторке. Не глядя на стоящего тут же человека, старик взял гусиное перо, обмакнул его в чернильницу и громогласно изрёк:
– Отныне ты больше не Адам! Я нарекаю тебя Филиппом Ауреолом Теофрастом Бомбастом фон Гогенхаймом!
В комнате повисла гробовая тишина. Лишь последние слова Бога звенели в ушах человека и, казалось, не собирались смолкать. Наконец, Адам, собрав всю волю в кулак, выдавил из себя:
– Как?
– Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм! – Победно выговорил старик, скрестив руки на груди.
– Я не согласен! – Резко выпалил человек, которому перспектива носить это труднопроизносимое имя придала мужества. – Что за собачья кличка? Я требую вернуть мне исконное имя!!!
– Ах, ты требуешь, – вкрадчивым голосом произнёс старик.
– Да! – Человек всё больше и больше распалялся. – Я требую! Ибо я – человек, у меня есть права, и никто не в праве…
– Сделка! – Перебил его Бог. – Я предлагаю тебе сделку!
В глазах Адама забрезжила надежда:
– Какую?
– Я оставлю тебе твоё нелепое имя, – при этом старик с грустью покосился на стопку накладных, всё ещё лежавших на краю конторки.
– Условия? – Человек уже заглотил наживку.
– Взамен ты отдашь мне ребро.
– Но только одно! – Старик понял, что дело – в шляпе.
– Но на мой выбор, – поставил последнее условие Бог.
– Замётано! – Подвёл черту повеселевший Адам и, чуть погодя, добавил с барского плеча. – Бери, какое приглянётся.
Стороны обменялись рукопожатием. Затем человек лёг на анатомический стол, слегка поёрзал, стараясь занять наиболее комфортное положение, и, наконец, погрузился в глубокий сон. Бог быстрым движением умелых рук извлёк из тела Адама ребро. Обмыв его, он поднял ребро к свету и принялся разглядывать, когда внезапно его осенила гениальная идея:
– Эврика! – Воскликнул старик, хлопнув себя по лбу пятернёй свободной руки. – Я покажу этому мерзкому человечишке, как шантажировать Бога. Будет ему друг, ага! Разговорчивый – не то слово!
* * *
Закончив, наконец, Бог с умилением посмотрел на плоды своего труда и издал вздох удовлетворения. Затем он тщательно вымыл руки, вытер их чистым полотенцем и направился к выходу из помещения. Возле двери он задержался: бросил взгляд на приколотый к стене лист пергамента с планом работ на неделю, обмакнул перо в чернильницу и зачеркнул шестой пункт. Постоял ещё несколько мгновений, с тоской разглядывая последнюю, седьмую, строчку, и, махнув рукой на гуигнгнмов, вышел.
Занималась заря нового дня. «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал».
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Гуигнгнмы – разумные добродетельные лошади из книги Джонатана Свифта «Путешествия в некоторые отдалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей».
[2] Древнееврейское имя «Адам» (אָדָם – человек) происходит от слова «адама» (אדמה – земля).
________________________________________
Если вам понравился рассказ, вы всегда можете отблагодарить автора по этим реквизитам:
WebMoney: R325512988977
Яндекс.Деньги: 410012984279863.
Journal information