peacefulПредыдущая часть тут.
10 января первому Президенту Украины исполняется 80 лет.
Несмотря на то, что Леонид Макарович Кравчук отнюдь не считает себя национальным героем, его роль в истории новой, современной Украины трудно переоценить – спросите у прохожих на улице, что о нем они знают, и услышите: «Первый Президент, отец украинской независимости». Человек, сумевший из главного идеолога Компартии УССР превратиться в политического лидера совершенно иной формации, демократа, однако не слабого и податливого, а способного отвоевать у всемогущего Центра свою Родину, сделать ее государством и внушить украинцам, что они не только могут, но и должны жить без «старшего брата». Единственный Президент, о котором не шутят на грани фола телевизионщики и не слагает неприличных анекдотов народ. Мыслитель, философ, политолог и правозащитник в одном лице. Тот, без кого не было бы ни надписи Ukraine на карте мира, ни сине-желтого флага, ни раскрытой леденящей душу правды о Голодоморе, сталинских репрессиях, массовом уничтожении украинской интеллигенции в 30-х и 40-х годах, а также о переполненных лагерях, затопленных баржах и братских могилах, куда сбрасывали тела тех, кого зверски замучили «братья» – казалось бы, свои, но во сто крат хуже любых чужих...
От коллег-Президентов Леонид Макарович отличается, прежде всего, тем, что может спокойно гулять по Киеву – действующему главе государства сделать это попросту не дадут, а остальные не пойдут, скорее всего, сами: слишком много к ним накопилось вопросов. Кравчука же остановят, только чтобы поздороваться и пожать руку. Ну, или спросить: «Почему вы так рано ушли? – столько ведь могли для страны еще сделать!».
Ответ у него всегда один: ушел не потому, что ослаб, испугался или махнул на созданное при непосредственном его участии государство рукой, – просто хотел показать (и современникам, и потомкам), что за власть можно и не цепляться, что жить нужно не для того, чтобы гордо восседать на троне, а чтобы приносить пользу стране, чьи интересы представляешь и отстаиваешь, что Президент не царь и не Бог, а слуга своему народу и национальным приоритетам и что кровавую цепочку злодеяний советских лидеров, тянущуюся из прошлого века, пора прервать, показав, как должен уходить истинный демократ, чьи слова не расходятся с делом.
Как все романтики, немного наивный Леонид Макарович надеялся, что те, кто придут после него, доброму примеру последуют: понятия «данная народом власть» и «личная выгода» отождествлять не станут, впиваться в президентское кресло, царапая подлокотники ногтями, не будут и находить виноватых, которыми можно законопатить брешь в трюме своего тонущего корабля, не научатся... Дай Бог, чтобы так и было, – тогда, возможно, и Украина станет такой, о которой мечтали в 1991-м ее создатели Кравчук, Лукьяненко, Драч, Чорновил и миллионы тех, кто с замиранием сердца ждал: ну когда же они Акт провозглашения независимости зачитают, означающий, что больше мы не в Союзе, оставившем почти на каждой украинской семье столь же болезненный и кровавый след, как Великая Отечественная война?
Я не солгу, если скажу: по временам, когда независимая Украина только лишь зарождалась и для ее граждан открывались новые, невидимые ранее горизонты, скучают многие. Да, с прилавков продовольственные товары исчезли, да, привычные твердые «деревянные» рубли в купоны-фантики превратились, но нечто большее и гораздо более ценное появилось, чем советская вареная колбаса и тушенка, – ощущение долгожданной, выстраданной свободы и личной, пускай небольшой и, казалось бы, незначительной, но все же причастности к чему-то великому. Что еще? Окрыленность и вера в будущее, которое создаешь своими руками, гордость за парламентариев – грамотных и идейных, – которых избиратели знали в лицо, потому что имели возможность пообщаться и расспросить обо всем непосредственно, и конечно же, за Президента: он ведь 100 раз мог предать, продать, отступить, повернуть назад, в прошлое, где ему было не так уж плохо, но даже мысли об этом Леонид Макарович не допускал.
Лавировавшего между возмущенной переменами Россией, настороженной Европой и бушующими внутренними политическими силами Кравчука называют часто хитрой лисой партийной закалки, что лишь снисходительную улыбку у него вызывает – ну не может первый Президент не знать: имя Леонид означает «подобный льву», а льва изображали всегда и на щитах, и на рукоятках мечей, и на гербах королей-завоевателей...
– Господин Президент, рад вас приветствовать! Вы знаете, я хорошо понимаю, что можно занимать наивысший в государстве пост, но гарантированно войти в историю удастся, только если ты первый, и как вот Гагарин первым космонавтом планеты стал, так вы – первым Президентом независимой Украины. Родились вы еще в Польше, отец ваш в польской кавалерии служил...
– ...да, это так...
– ...и вы застали войну – какие-то яркие эпизоды из того времени в памяти отложились?
– Я хорошо «польские» помню, и об одном из них хочу рассказать. Мне было лет шесть, а у нас тогда были усадьбы осадников: лучшие земли Пилсудский преданным ему людям раздавал. Мама с папой у них работали, а я к ним ходил – недалеко, через поле, и вот у пана был сад. Тогда он казался большим, хотя когда позже я приезжал, таким уже не казался, но черешни вкуснейшие были! Очень много ягод созрело, ветки до земли наклонились – я остановился и начал черешни те есть, так хозяйка вышла и побила меня...
Тогда я не придал этому случаю большого значения, но позже, когда уже кое-что анализировать начал, подумал: а откуда у меня такая страшная ненависть к насилию, к давлению на человека, к пренебрежению к личности? Тот эпизод до сих пор перед глазами стоит, и хоть людям прощаю многое, насилия над себе подобными простить не смогу.
– Во время войны наверняка ситуации возникали, когда было страшно и даже реальная угроза жизни существовала...
– Еще и какая! 41-й год я встретил в селе Великий Житин и видел, как с поля, из пшеницы и ржи, немцы шли с автоматами. От выстрелов мы спрятались в погреб – так называемый льох: там была вытяжная труба, и отец сказал: «Давай под ней сядем – тебе легче дышать будет», и вот немец, прежде чем в погреб войти и посмотреть, есть ли там кто, вниз просто выстрелил. Отец сидел, я на руках, а пуля прошла у него между ног: видишь, как сложно было в то время в живых остаться? Позже папа ушел на фронт – там и погиб, в белорусских лесах...
– День, когда узнали о его гибели, помните?
– Я во дворе находился, а мама бежала с поля (это летом было) и падала – ничего не могла сказать, лишь держала в руках похоронку... В таком была состоянии, что я боялся на нее смотреть и на всю жизнь запомнил образ матери, которая не плачет, а рыдает, кричит!
– Вы тоже заплакали?
– Ну, конечно. Подбежал к маме и услышал: «Папы нет», и, естественно, когда об этом я вспоминаю, эмоции оживают. Страшно сказать: все братья отца тоже погибли! Самого младшего, Митрофана, когда воссоединение 39-го года произошло, призвали в армию, он в Куйбышевской области служил, переписывался с моим дедом, своим отцом, и тот написал ему (он грамотный был, церковно-приходскую школу окончил – у меня все эти письма дома хранятся): «Сынок, объясни мне, а то не могу понять, что происходит. У нас такие земли хорошие, а рядом Польша, куда часто езжу: земли намного хуже, а живут поляки намного лучше. И форма у солдат из дорогого сукна, и дороги отличные, и кони...», и вот Митрофан...
– ...ответил...
– ...нет, просто это письмо товарищам прочитал, с которыми в комнате жил, и кто-то донес. Ему сразу антисоветскую пропаганду приписали, расстреляли и труп выбросили неизвестно где. Все документы из архивов КГБ я получил, уже став Президентом, а этот пример привожу, чтобы еще раз людям сказать: да, сегодня не все в порядке, у нас есть проблемы, мы строим новую жизнь, а строить всегда нелегко, но вот за что моего дядю убили? За то, что прочел письмо, в котором отец вопрос ему задавал?
– В конце 70-х – начале 80-х годов вы были главным идеологом Компартии Украины, то есть человеком, который знал об идеологии все...
– ...той идеологии!
– Да, разумеется, причем коммунистическая идея непоколебимой казалась, в то, что рано или поздно коммунизм мы построим, верили почти все, а вот вас, оглядываясь на прошлое, какие-то мысли крамольные тогда посещали?
– Пока архивы партийные не прочел, больших каких-то сомнений не возникало, хотя первые «звоночки» появились, когда учился в Москве. Это 1967 – 1970 годы были, мне позволили погрузиться в архивы Ленинской библиотеки и прочесть не напечатанные произведения Ульянова-Ленина – там их еще томов на 20. 55 издали, и примерно 20 осталось (Институт марксизма-ленинизма принял решение, что пока не время), и ты знаешь, читать резолюции вождя и все эти указания...
– ...расстрелять...
– ...эту сволочь, и чем больше, тем лучше, потому что советская власть все простит, невероятно тяжело. Это надо своими глазами видеть, чтобы уровень личной культуры, человечности и ответственности представить того, кто взялся перестраивать мир – не только Россию царскую. Конечно, у меня появились сомнения: а может ли быть справедливой власть, которая славит Ленина и деятелем мирового масштаба нелюдя, изувера, писавшего такие резолюции, называет?
– Лет 20 назад я брал интервью у Юрия Афанасьева, народного депутата СССР, сопредседателя Межрегиональной группы, который был ректором Московского историко-архивного института... Он был демократом, активным критиком и противником советской системы, и я спросил: «Как получилось, что вы, доктор исторических наук, профессор, написавший кандидатскую и докторскую диссертации на темы Ленина и партии, так славивший их, можете сейчас столь резко против них выступать?», на что Юрий Николаевич ответил, что если человек, каким родился, таким в своих мыслях, мировосприятии и мироощущении умирает, если всю жизнь остается равен самому себе и взгляды его не меняются, это чурка, что-то неживое, аморфное, клинический, словом, случай. Вы, повторюсь, главным идеологом Компартии Украины были – вам легко было взгляды свои изменить?
– Признаюсь как на духу: нелегко – нужно было просто сломать себя, потому что комсомол, партийное обучение, партийные будни свое дело сделали, а выполнять свои функции формально я не мог – как и сейчас не могу.
– Вы настоящим коммунистом были?
– Я верил! – и когда, повторю еще раз, в московских архивах прочел, а здесь пропустил через свои руки 12 тысяч документов о Голодоморе и репрессиях...
– ...еще до перестройки?..
– ...безусловно, и это были в основном бумаги Центрального комитета... У нас же еще не все документы КГБ рассекречены...
– ...и, наверняка, не будут...
– Думаю, если бы мы захотели одну важную вещь сделать – архивы КГБ открыть, сознание, идеология, философия людей изменились бы полностью, но мы, демократическая, как говорят, власть...
– ...до сих пор...
– ...собственного народа боимся, как боимся дать ему возможность высказать свое мнение на референдуме. Вот смотри: Закон «О выборах» приняли... Конечно, спорные моменты в нем есть, и несоответствия с Конституцией тоже, но если народ, как записано в Конституции, источник власти, если он может в общественной жизни участвовать и на политику влиять, дайте ему возможность какими-то управлять рычагами...
– ...на практике...
– Первый рычаг у нас – выборы (как они проходят, мы видим), а второй – референдум, но с 91-го года закона о референдуме у нас нет, а съезд народных депутатов СССР по предложению Горбачева такой принял.
Я там тогда был... Кто-то из зала (не помню уже фамилию) выкрикнул: «Михаил Сергеевич, что мы делаем?! Мы же даем народу возможность ситуацию изменить, парад суверенитетов начнется!», и так далее, и так далее, на что генсек ответил: «Надо советскому народу верить!». (Смеется). Вот я тебе хочу сказать...
– ...что и украинскому нужно верить...
– ...само собой, и что Горбачев большим демократом был, чем теперешние российские и не только российские лидеры!
Еще один приведу пример: всеукраинский референдум 91-го года готовится – о независимости Украины, а до этого, если помнишь, в конце марта референдум прошел всесоюзный (единственный за всю историю существования СССР). Вопрос звучал так: «Согласны ли вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза Советских суверенных государств на основе Декларации о государственном суверенитете Украины?», и 80 процентов украинцев проголосовали «за» – мол, хотят федерацию сохранить.
– Не поняли, очевидно, вопроса...
– Наверное, но звонит мне Михаил Сергеевич: «Леонид Макарович, ну зачем этот второй референдум? – ты же понимаешь, что против независимости проголосуют, потому что не так давно на всесоюзном Украина за обновленный голосовала Союз». Я в ответ: «Михаил Сергеевич, я верю, что в этот раз тоже «за» будет». – «А зря!» – и все: никакого намека на...
– ...силу...
– ...на то, что это Советский Союз, великая страна и так далее, а сейчас российские лидеры общаются с нашими: и с Кучмой, и с Ющенко, и с Януковичем – как пушкинский Троекуров из «Дубровского» с дворней разговаривал, а заявляют о демократической сути власти. Помнишь, как Ельцин говорил с Кучмой? «Слушай, как-то ты изменился! Когда был премьером, более был покладистым» – и по плечу так легонько похлопывал...
– Вы с собой так обращаться не позволяли...
– Я просто позицию Украины отстаивал.
– Ну, это еще чувство собственного достоинства надо иметь!
– Разумеется, ради государственных интересов я мог бы и уступить, что-то проглотить, обиду какую-то личную, но когда речь о многомиллионном народе идет, а я – человек, которого этот народ избрал... Не мог я себя иначе вести – ни в Беловежье, ни после.
– Коммунизм, Леонид Макарович, утопия или нет?
– (Убежденно). Абсолютная! Я много утопистов, социалистов читал: Роберта Оуэна, Томмазо Кампанеллу, Георгия Плеханова, лидеров, которые философию возможного (это слово хотелось бы подчеркнуть) коммунизма исповедовали, но если не будет мотивации к чему-то, ответственности перед собой, а только перед...
– ...толпой...
– ...какой-то силой, партией, человек никогда самосовершенствоваться не начнет, – никогда! – а коммунизм как раз и ставит такую цель: ты никто, а есть партия, которая о тебе думает, помогает...
– ...и руководит...
– ...да, а ты живи и наслаждайся – руководящей и направляющей!
– Сегодняшние коммунисты вам нравятся?
– Ну, слово такое – «нравятся»... (Смеется). Знаешь, я их просто не воспринимаю – как человек, который в партийной системе высокие посты занимал...
– ...наивысшие!..
– Сравниваю нынешних коммунистов с теми, которые были при власти: Щербицким, Титаренко, Масолом (он и сейчас, слава Богу, жив) и многими другими – те люди в коммунистическую идею, наверное, верили, хотя не могу сказать, искренне следовали ей или просто служили.
– Они, по крайней мере, честными были...
– Они были людьми. Когда я архивы Голодомора листал, Политбюро приняло решение издать их отдельной книгой, и они были изданы, а нынешние коммунисты – озлобленные, циничные...
– ...зато хорошо обеспеченные...
– Ну да – проповедуют одно, а живут по-другому. Если бы они были тогда при власти, никогда бы не было ни перестройки, ни демократии: все задушили бы, разрушили и растоптали, и я смотрю, молодые приходят – настолько агрессивные, что в их лексиконе только слова «жулик», «предатель»: люди, которые пешком под стол ходили, когда Беловежские соглашения подписывали, сейчас, видите ли, оценивают, что и как там происходило!
– Раньше о коммунистах народ анекдоты слагал, а о нынешних вы какие-то знаете?
– Один только – о Петре Николаевиче Симоненко. Приехала к нему в гости мама, сели за стол, она спрашивает: «Как живешь, сынок?», и Петр отвечает: «Вот видите, это первый этаж моего дома, здесь все есть: и современное, и ультрасовременное. На втором этаже спальни – пойдите посмотрите, но это еще не все: есть квартиры, земельки немного. Жена молодая, дети малые, отдыхать нужно – вот, яхточку строю: хорошо, помогают добрые люди, деньжат подкидывают. Мы ведь Партии регионов нужны, а денег у них сколько хошь – не зажимают, делятся, и коллеги мои тоже не побираются: Политбюро ведь не может быть нищим...».
Мама слушала-слушала да и говорит: «Ой, сынок, не думала я, что так жить можно, но только прошу тебя, на коленях молю: не допусти, чтобы к власти пришли коммунисты, а то все отберут!». (Смеется). Народ анекдоты придумывает, потому что видит: эти ребята в свое удовольствие живут и цинично других обманывают, что самое страшное. Философ Гераклит, кажется, писал: когда самого себя ты обманываешь, это твое личное дело, но если спекулируешь на чужом горе... – а они ведь на горе тех спекулируют, кому сейчас 80 и больше, обещая: «Вернем страну народу!..
– ...У олигархов ее отберем»...
– Какую страну?
– Какому народу?
– И хочет ли этого сам народ? На референдуме 1991 года за независимость 90,32 процента граждан проголосовали – такого в истории не было, но тогда люди по-разному, что такое независимость, представляли и какие на пути к ней трудности будут, а сейчас социологические исследования проводят, и как, согласно их результатам, проголосовал бы народ? 52 – 53 процента за независимость были бы, то есть референдум состоялся бы, поскольку большинство нужно, а не конституционное большинство. Украинцы прошли через коррупцию...
– ...унижения...
– ...жизненные трудности, болезни – чего только не пережили...
– ...и молодость многих в СССР осталась...
– ...а все равно в независимом государстве хотят жить! Я с коммунистами на шоу Киселева и Шустера трижды плотно общался.
– Понравилось?
– Когда какие-то провокации начались, спорить не стал, предложил просто: «Вот в студии аудитория – давайте у нее спросим, кого они поддерживают: коммунистов или Кравчука и Беловежские соглашения?». Один руку поднял, и Киселев ему: «Вы Кравчука не поддерживаете?», а он: «Нет, наоборот, поблагодарить хочу за то, что дал нам возможность жить и говорить об этом открыто» – представляешь? Ни одного не нашлось человека, который коммунистов бы поддержал, а там и молодежь собралась, и люди постарше со всей Украины – не только, к примеру, из Львовской области.
– И все-таки что-то антипартийное у вас – ну или не совсем партийное – в мыслях было, потому что бывшие члены Политбюро говорили мне, что Щербицкий не особо Кравчуку доверял...
– Конечно, не доверял – если бы не началась перестройка, не изменилась бы власть, и мы и дальше жили бы при том партийном режиме, выше заведующего отделом ЦК я никогда не поднялся бы.
– Не были там, в руководстве, своим?
– Безусловно: выходец из Западной Украины, родился при Польше, проявлял вольнодумство, иногда мысли высказывал, не очень, с точки зрения Политбюро, корректные... Как-то я на заседании Политбюро выступал с докладом – по политическому вопросу в Полтавской области, о роли агитации и пропаганды в обеспечении чего-то, и проект постановления подал. Щербицкий прочел и говорит (по-русски, естественно): «У меня одно предложение – изменить пункт третий. Неплохо написано, однако я предлагаю так» – и свой вариант озвучил: «Как считаешь?». Я в ответ: «Владимир Васильевич...
– ...предложение ваше бесценно...
– ...лучше моего значительно, но есть у меня одно сомнение». – «Какое?». – «Боюсь, оно не будет соответствовать Конституции». Первый остолбенел – в прямом смысле этого слова!
– Достал пачку сигарет...
– ...закурил – он только в минуты особого волнения себе это позволял – и молчит. Некоторое время проходит... Когда такое напряжение было, он не обращался ко мне: «Леонид Макарович», а только «Товарищ Кравчук». «Товарищ Кравчук, – задал вопрос Щербицкий, – вы действительно считаете, что Конституция важнее решения Политбюро?». От моего ответа напрямую зависело, выйду я отсюда завотделом или уже нет, – ну, систему я знал...
– ...еще бы!..
– ...и сказал: «Владимир Васильевич, извините, но, насколько я понимаю, проект Конституции на съезде КПСС обсуждался, и я почему-то думаю, что решение КПСС решения Политбюро ЦК Компартии Украины выше». Момент истины настал!
– Ну, это каким же мудрым быть надо!
– Закончилось заседание, приглашает меня второй секретарь ЦК Титаренко... «Ты, – говорит, – хуже Гончара!», а Гончар – это был уровень, планка: если ты хуже, то это вниз по шкале, а если лучше – вверх (после «Собора» отношение к Олесю Терентьевичу было очень критическое). «Что ты себе позволяешь? В какое положение Политбюро поставил? Я бы тебя с должности снял». – «Ну, – отвечаю, – воля ваша»...
Партийная верхушка не очень любила, когда кто-то неудобный вопрос или ответ себе позволял, поэтому часто, когда на заседаниях Политбюро кто-то предложения слишком закручивал, Титаренко спрашивал: «Это тебя Кравчук надоумил?».
– Это правда, что когда началась перестройка, Щербицкий спросил у вас: «Леонид Макарович, скажи, какой дурак это слово придумал?»?
– Да так и было. Тогда ведь что произошло? На апрельском пленуме, где Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС вместо умершего Черненко избрали и решение о начале перестройки принимали, Щербицкого не было.
– Это 1985 же год...
– Правильно, но он в США находился – делегацию какую-то возглавлял, а как только приехал, нужно было сразу пленум ЦК Компартии Украины проводить. Таков был порядок: вся партия быстренько решения пленума ЦК КПСС на местах поддерживала...
– ...в едином порыве...
– Единогласно! – и мы уже проект доклада для Щербицкого составили. Начинался он абсолютно прогнозируемо, с перестройки – это же ключевое слово, направление всей работы определявшее. Там я был, Крючков, еще какие-то люди, которые материалы готовили. Щербицкий относился к этому очень внимательно, даже придирчиво, и вот он читает: «Перестройка...», смотрит на меня и спрашивает: «Слушай, а какой дурак это слово придумал?» (смеется). Я: «Горбачев». Немая сцена... Потом, когда все закончилось, он выяснять начал: «Леонид Макарович, а зачем это – у нас что, все так плохо, что перестраивать надо? Я как инженер тебе говорю: достроить значительно легче, и что мы будем менять? Улучшать можно, но не перестраивать». Вот какая философия была, и сказать, что на местах к перестройке все с пониманием отнеслись, нельзя.
Источник: «Бульвар Гордона», № 1 (453), январь 2014 г.
Примечание: Из публикуемого интервью исключены довольно обширные цитаты, сделанные Д. Гордоном из книги воспоминаний Л.М. Кравчука «Маємо те, що маємо».
Journal information